Ночной цирк [Litres] - Эрин Моргенштерн

Ноги гудят после падения, но, кажется, переломов нет. Зато плечо разодрано, а ладони саднят от царапин с налипшей на них грязью и белым песком. С рук песок отряхивается без труда, а вот пальто и новые костюмные брюки запачканы им, словно краской. Но вот, несмотря ни на что, он снова стоит в одиночестве внутри цирка.

– Правда или расплата, – бормочет он себе под нос.

У его ног кружатся сухие опавшие листья, принесенные ветром из-за ограды. Потускневшие краски осени, нарушающие строгое чередование черного и белого.

Бейли не знает, в какую сторону податься. Он бродит среди шатров, ожидая, что в любой момент из-за угла появится Поппет, но его взгляд встречает лишь бесконечные полосы и пустоту. В конце концов он направляется к факелу на главной площади.

Когда он выходит на площадь, его куда больше удивляет вид потухшего факела, чем тот факт, что его все-таки кто-то ждет.

Возле опустевшей железной чаши стоит одинокая женская фигура, но она гораздо ниже Поппет и волосы у нее слишком темные. Когда женщина оборачивается, Бейли замечает длинный серебряный мундштук, зажатый в ее губах. Вокруг головы струйками вьется сигаретный дым.

Ему лишь однажды доводилось видеть девушку-змею – завязанную немыслимыми узлами на небольшом постаменте, но он почти сразу ее узнает.

– Ты же Бейли, верно? – спрашивает она.

– Да, – кивает Бейли, гадая, есть ли в цирке хоть кто-то, кому его имя неизвестно.

– Ты опоздал, – с упреком замечает девушка-змея.

– В каком смысле опоздал? – недоумевает он.

– Сомневаюсь, что она долго продержится.

– Кто? – спрашивает Бейли, хотя ему в голову приходит мысль, что девушка-змея имеет в виду весь цирк.

– И уж конечно, – продолжает она, – появись ты раньше, все могло бы сложиться совсем иначе. Время никогда не ждет.

– Где Поппет? – спрашивает он.

– Мисс Пенелопа в данный момент не склонна к общению.

– Разве она не знает, что я здесь? – настаивает он.

– Уверена, что знает. Однако это не отменяет того, что она, как я уже говорила, не склонна к общению с кем бы то ни было.

– Кто вы? – спрашивает Бейли. В плече пульсирует боль, а сам он не может вспомнить, когда именно происходящее стало смахивать на абсурд.

– Ты можешь звать меня Тсукико, – говорит девушка-змея, делая глубокую затяжку.

За ее спиной стоит гигантская опустевшая чаша с железными завитками по краям. На земле вокруг нее вместо привычного спирального узора, словно разверстая бездна, зияет черное пятно.

– Я думал, что факел никогда не гаснет, – говорит Бейли, подходя ближе.

– Это произошло впервые, – отвечает Тсукико.

Бейли поднимается на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь свозь частокол еще не остывших железных завитков. Дождь почти до краев наполнил чашу водой, ее темная поверхность подернута рябью от набежавшего ветра. Сделав шаг на черную, раскисшую от влаги землю у подножия чаши, он едва не наступает на валяющийся под ногами фетровый котелок.

– Что здесь случилось? – спрашивает Бейли.

– Это не так-то просто объяснить, – отвечает Тсукико. – История долгая и довольно запутанная.

– И вы не собираетесь посвящать меня в нее, верно?

Она слегка наклоняет голову набок, и Бейли замечает в уголках ее губ еле уловимую улыбку.

– Нет, не собираюсь, – говорит она.

– Прелестно, – бормочет Бейли себе под нос.

– Ты, как я погляжу, встал под знамена, – замечает Тсукико, указывая сигаретой на его красный шарф. Бейли не знает, что сказать, но она продолжает, не дожидаясь его ответа: – Пожалуй, можно сказать, что это был взрыв.

– Факел взорвался? Как?

– Помнишь, я говорила, что это непросто объяснить? Это по-прежнему непросто.

– Почему же не вспыхнули шатры? – недоумевает Бейли, оглядываясь по сторонам на нескончаемую череду черно-белых полос. Ближайшие шатры немного забрызганы грязью, но совсем не обгорели, хотя земля у их подножия обожжена.

– Это заслуга мисс Боуэн, – говорит Тсукико. – Боюсь, не позаботься она о мерах предосторожности, ущерб был бы куда серьезнее.

– Кто такая мисс Боуэн? – допытывается Бейли.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – отвечает Тсукико.

– Большинство из них вы оставляете без ответа, – возражает он.

Ее губы окончательно растягиваются в улыбке, которая почему-то вызывает в Бейли смутное беспокойство.

– Я всего лишь посланница, – говорит Тсукико. – Сейчас я здесь единственная живая душа, которая понимает, что произошло и почему ты здесь, поэтому я пришла сопроводить тебя туда, где ты сможешь обсудить случившееся. Так что побереги вопросы для тех, кому ты сможешь их задать.

– И кто же это, интересно? – спрашивает Бейли.

– Увидишь, – улыбается Тсукико. – Тебе сюда.

Обогнув чашу, она ведет его на другую сторону площади и ныряет в одну из боковых аллей. Бейли семенит за ней, не замечая грязи, налипшей на его некогда блестящие лакированные ботинки.

– Вот мы и пришли.

Тсукико останавливается перед входом в шатер, и Бейли подходит ближе, чтобы разглядеть табличку. Едва прочитав название, он вспоминает, что бывал в этом шатре. «Страшные чудовища и неведомые звери. Чудеса из бумаги и тумана».

– Вы пойдете со мной? – спрашивает Бейли.

– Нет, – качает головой Тсукико. – Я всего лишь посланница, забыл? Если понадоблюсь, ты сможешь найти меня на площади.

Кивнув на прощание, она уходит тем же путем, каким они пришли. Провожая ее взглядом, Бейли замечает, что грязь не пристает к ее сапожкам.

Когда она исчезает за поворотом, Бейли заходит в шатер.

Мятеж

Нью-Йорк, 31 октября 1902 г.

Словно от грубого толчка, Марко валится спиной на землю и заходится кашлем – как от удара, так и от облака черного пепла, взметнувшегося вокруг него.

Пепел быстро оседает под еле моросящим дождем, и, поднявшись на ноги, Марко видит перед собой ряд крошечных деревьев и звезды в окружении серебристых шестеренок и черно-белых шахматных фигур.

Это же часы-фантазия, с удивлением понимает он.

Стрелки приближаются к полуночи, и Арлекин в верхней части часов жонглирует одиннадцатью шарами среди звезд и движущихся фигурок.

Табличка, оповещающая о том, что цирк закрыт по причине неблагоприятных погодных условий, бьется на ветру.

Впрочем, в данный момент дождя как такового нет, разве что в воздухе повис мокрый туман.

Слишком растерянный, чтобы помнить о необходимости поддерживать свою иллюзорную внешность, Марко стирает блестящую пыль с лица, вернувшего себе истинные черты. Он пытается получше разглядеть темный пепел на лацканах сюртука, но тот исчезает на глазах.